 |
II
* * *
Небо уходит из-над головы Всепоглощающее увы жизнь обесценивает без кавы- чек предъявляя к оплате Сбросив заботы побочные с плеч тянется ввысь неспрямимая речь обращена в никуда бесконеч- на полувнятном закате
Что ни захватит сведёт к одному то есть с ума истерзает изму- чает что суть а окажется му- тьмою протяжно мычащей Но и во тьме не смыкает уста гонит и гонит словесное ста- до глухома- никогда не уста- нет ни просвета за чащей
Век промелькнёт невидимкою-век- шей не щадивший фальшивейший век- сельской дорогой меняющей век- торными тропами в хвое Небо затягивает как боло- то и другое замкнут моноло- где остановится на полусло- веретено мировое
2005
* * *
Душа моя! Ты вновь с опухшей мордой встаёшь, идёшь походкою нетвёрдой – и вот приходишь медленно в себя. Где ты была? Ты здесь уже, восчувствуй! От немоты очнись тысячеустой, рассказывай, я слушаю тебя.
Закуталась в халат, глядит – не видит, всему чужая: свет дневной не внидет в потёмки – как толпа, многоочит… Скажи хоть слово – словно о пощаде молю – откликнись как-нибудь, исчадье и счастье!.. но молчит, молчит, молчит…
2005
* * *
Пускай паук меня поучит чему-нибудь и как-нибудь, чтоб в этих зарослях дремучих среди цитат сухих, трескучих летучим замыслом блеснуть.
А смыслы чтоб в стеклянной банке друг друга поедали и ассоциации свои тянули к деревянной баньке.
Пускай, в парах парящий, спит он со своею паучихой, ее размякшей плотью сыт! Пусть, осеняя тайный стыд моих амбиций, тихо-тихо лавровый веник шелестит!
2003
* * *
Влачи, улитка, утлый домик свой! Невелико пожизненное бремя. Где ни осядешь, он в любое время даст крышу над рогатой головой.
Твоих кочевий вечный атрибут являет совершеннейшую форму, укладываясь в заданную норму жилплощади – и счастье тут как тут.
Дрожит от ветра виноградный лист – и всё же он куда надёжней тверди путей мощёных, где ты ближе к смерти: ведь человек на них – монополист!
А на путях Господних он и сам дрожит за жизнь свою и за жилище – родное не оплакав пепелище, в сырую землю втоптан там и сям.
2009
ЛЮТЕРАНСКОЕ КЛАДБИЩЕ
Здесь, за последней чертою осесть склепы и камни чужие блудную душу прельщают, а лесть дарит порой миражи ей.
Полуразрушены и заросли чертополохом, бурьяном… Господи, всем здесь лежащим пошли мир и покой лютеранам!
Вдруг своё имя, dahin устремлён, метафизически-скорбен, вижу среди полустёртых имён; ниже: geboren… gestorben…
Светлое поле… Неспешной толпой, как после жатвы селяне, мысли, вдохнувшие вечный покой, тянутся к Ясной поляне.
Мальчик наказан и пишет диктант. В памяти выбиты строки. Дядька – сапожник, солдат, фабрикант – учит о худшем пороке.
Неблагодарность… die Un-dank-bar-keit… В рокоте речитатива партия Совести – ангельский альт – трепетна, благочестива.
Светлое поле… Элизий теней… Вот куда путь пролагала жизнь моя, смерть неотступно при ней Здесь не Шеол, а Валгалла.
Так произносится, что, разносясь, литер готических стая сеет свою полувнятную вязь, в новый контекст прорастая.
Так, сокровенные струны задев, странная музыка эта – страшная песня воинственных дев – зовом звучит с того света.
2006
* * *
Радостью Рождества, первым вздохом Твоим навеяны, мысли, слова хаотично, как звезды, рассеяны – о том о сём… Тщетно мы к Тебе тянемся. Что Тебе принесём, с тем и останемся… Что я Тебе принёс? Только свой длинный нос!
2005
* * *
Затянулась как в этом году зима! Не выходит холодный мрак из ума. Не выгонишь, коль не выгнешь всех извилин, всех словопроводных труб. Что тебе остаётся, ходячий труп? Постись! – может быть, постигнешь.
Чёрствый наст под ногой, закапало с крыш, и на то, что демонов заговоришь, надежда вновь прорастает. Неужели душа, как последний снег, почернев неприглядно от вешних нег, к Страстной, наконец, растает?
2006
* * *
С ног до головы оклеветано разумом-предателем тело. Вновь за его козни ответ оно держит, неповинно всецело. Но, не оскорбляясь напраслиной, радуется недоумело. Жаль только, от Святок до Масленой время быстро так пролетело.
2008
* * *
Работай, нескончаемый завод во сне! – и, весь разболтан спозаранку, сухим я выйду из летейских вод, встряхнусь и превращусь в твою болванку.
Давай же, обрабатывай, шлифуй, верши своё задание скорее! Трубы твоей зовёт сакральный вой к сплоченью грёз, как в Северной Корее.
Зажатые в вербальные тиски, пускай они вращаются, покуда не отделятся от тупой тоски – протяжного назойливого гуда!
Меня ты взашей – благо что тонка, – не заведись я с полуоборота морально устаревшего станка, турнул бы как морального урода.
Кого версификационный цех довёл до слова крепкого измаяв, тому понятно и плевать на всех, кто гильдию позорит разгильдяев.
Ты на уши не вешаешь лапшу, за что и благодарен – так, что даже, когда-нибудь заткнувшись, напишу автопортрет в промышленном пейзаже.
2006
VITA NOVA
1. Требует за всё монет мировая крыша. От судеб защиты нет, как от нувориша.
Угрожая и маня, эта vita nova достает уже меня из угла глухого.
2. Неусыпны стратеги твои, vita nova, захватчица! Пребывающий в небытии спит и в списках не значится.
Динозавром на лаврах, в траве почивающий без вести незабвенной являет вдове воплощение трезвости.
2003, 2005
* * *
Вот уж и наша зима приблизилась к евростандарту. Вторгнутся полчища вражьи – русский мороз не поможет! Впрочем, зачем им вторгаться, если сам образ их жизни завоевал нас уже? Артачимся только напрасно!
2008
ГОРОД-МОЗГ
Что-то в мозгу моём рушится, в части его исторической. Тихого заговор ужаса хочет из памяти вычеркнуть всё, что в нём было так дорого. Вороги-варвары шустрые всё перестроят, не чувствуя сути им чуждого города. Крахнет система центральная нервная и обездвижется. Связей померкнет мерцание. Пробок сосуды не выдержат. Будут шунты виадуками соединять полушария – меж Дибунами с Шушарами только тоску наведут они. Здания мыслей возвышенных скоро, как зубы, повыпадут. Мышц без натуги промышленных новыми заменены будут. Будет, предвижу, просторно в них переоценкам имущества и кривотолкам толкущимся. Стенами правдоупорными лишнее отделено будет. Быстро стемнеет за окнами, словно покроются копотью. Так вот сеанс и закончится. Не сохранятся параметры. Страшная сила в мозгу растёт. Город мой перезагрузится, да и сотрётся из памяти.
2007
* * *
Не приезжайте в Англию, поэты! Там лондонский орудует маньяк. Он ваши изуродует портреты, кровь вашу подмешает в свой коньяк.
Хлебнёт напиток этот калорийный – и нет ему преград. И на тот свет наводит ужас душегуб серийный: разит перо, равняясь на кастет.
Выслеживает жертву он с пристрастьем, поскольку ведь и сам не лыком шит. Тот миг он почитает высшим счастьем, когда настигнет и распотрошит.
Косилкой под газоны гладкостиший он подстрижёт любой приблудный стих. И с вами разберётся он под крышей бессмертных покровителей своих.
Разоблачит он вас без колебаний. Велик его критический запал. А чтобы не ослабевали длани, к стопам он Боратынского припал.
Порой найдёт душитель милосердный в несметных против крошечное за… А Баратынский – что Кощей Бессмертный – то через «о» над ним, то через «а».
2006
* * *
Вечный двигатель версификационный не изобретал я никогда. Но, сопровождаем Гальционой, пироскаф мой плыл и плыл через года.
Лопасти колёс его тяжёлых лоно вспахивали вечной немоты. Земли новые искал я – не нашёл их: в памяти маячат, как мечты.
Ни божественных энергий, ни инерции грозных не использовал стихий. Но порою билось учащённо сердце – и котелок шипел-свистел, как змий.
За возлюбленною устремляясь тенью, реявшею над пустыней вод, не задумывался, по чьему хотенью пар клубится и корабль плывёт.
2007
ИЛЬИЧЁВО
Речушка лаконичная течёт всё об одном и том же: vita brevis, два озера связуя, мысль влечёт к трюизму, ерепенится, как ересь между камнями твёрдой веры той, что трогает и тешит простотой.
Из долгого рождения, искусству подобного, сужаясь под шоссе, торит свой смысл, противясь опекунству готовых форм, извилистым эссе, широкого не требуя контекста для своего гаврошистого детства.
Размыла под корнями грунт, креня деревья, потерявшие опору, ни материнской ласки, ни ремня отцовского не испытав, напору вся подчинилась беспризорных сил, пока простор его не угасил.
Отшамкало болотистое устье. Поглощена стремнина глубиной – и речки словно не было. Но пусть ей во славу будет водоём иной, как вечный океан для флотоводца! Такая смерть красавицей зовётся.
2007
* * *
Писать стихи, не зная сопромата, не испытав, как обработка гнёт материал, надломами чревата, не рассчитав, как чувственная вата смягчит сопротивление и гнёт языковых устоев и тенёт – вот, что уму всего непостижимей, привыкшему фиксировать в зажиме попавшуюся под руку деталь, чтоб, стиснутая смыслами чужими, свой обрела, ответила: да та ль, что требовалась, или, как ни жаль, её отправить следует в отходы – конструкцию разрушит, и пиши пропало. Форма никакой свободы не допускает. Мерь на гесиоды шум трудодней – Бог даст, в ночной тиши уловишь и вибрации души.
2005
* * *
Ельника зубчатая стена. Стелется туман. Тишина непочатая.
Медленно рождается звук: ту-у-ук, тук-тук-тук, тук-тук-тук… Дятел труждается.
Мысли на рассвете вразброд. Ритм их кое-как соберёт в тонкие сети.
Песенка пустая, без слов… Призрачный осенний улов – замыслов стая.
2006
ЛИМИТРОФЫ
Куда вы скрылися, полночные герои? Боратынский
Бабьего лета с душою смущённой лукавые шашни: вся вдруг зардела, как на рассвете верхушки деревьев. Польские сыроежки на мшистой коряжистой пашне всходят – и мнится уж сеятель смуты Гришка Отрепьев.
Речью шуршат Посполитой росистые стёжки-дорожки, и желтоногие белополяки, приветливо сдвинув шляпы свои, подзывают издали, но в лукошке тут же синеют, от местных в отличие белофиннов.
Разноплеменные листья смешала посмертная участь. Разновременные лица в дебрях былого… И век сей, там пребывает уже, чуть проклюнувшись и озвучась в сопоставлениях вольных, в поэтике тихих аннексий.
Ею же взятый в полон, невоинственный Вяйнямейнен в чащу заводит словесную, в непроходимые топи и затаясь наблюдает с пристальным недоуменьем корчи славянских корней в борьбе мессианских утопий.
Буферной зоны букварь обнажает следы катастрофы, после которой какая поэзия! Царство распада, княжество тлена – её ненадёжные лимитрофы, где каждый куст метафор – провокация или засада.
Сколько в него ни стреляй – не найдёт виноватого пуля. Сколько снегов растаяло с майнильского инцидента! Что-то в потёмках скрывая, какой-то сполох карауля, память истории рвётся, как старая кинолента.
Вижу другие возможности для продвиженья (другая так вот нам брезжила жизнь у имперских окраин остзейских). Медлю, колеблюсь, но всё же, со вздохом их отвергая, внутренний строй сохраняю и внутренних полицейских.
Ритмы лесных барабанщиков порабощают волю, тон задают и размер, чтобы снайперски взять на мушку неуследимую суть по всему смысловому полю, ориентируя слух на невидимую кукушку.
Освободиться не в силах от прелести и капризов мраморной нимфы по имени Эхо, стыдливо рифмую с трепетом лепет, звучащий в акустике новой как вызов. Сквозь бурелом заклинаний на речь выбираюсь прямую.
Спите, герои полночные! Мир вашим дОмам подземным! Мир блиндажам-погребам! Да не будет вовек потревожен сон ваш ни шорохом мыши летучей, ни рёвом стозевным! Плач из надтреснутой лиры извлекаю, как меч из ножен.
Жду, когда выползут на симпатический снег в маскхалатах белым по белому буквы тех будущих маргиналий, что Настоящему не захватить: на полях заклятых искажено переводом недоступное в оригинале.
Стражи просодии отчей! Ряды ваши нынче редеют. На пограничной заставе иные не помнят присяги… Но, обветшав и обвиснув, ещё золотятся и рдеют над полувнятными тропами ваши опальные стяги.
2008
* * *
Великую тайну великой войны архивы небес разглашать не вольны, покуда неверная память о ней кишит саламандрами вечных огней – и чтоб ни один ни на миг не погас, к ним бесперебойно подводится газ. Пусть смуту не сеют догадки вразброд! Неведенье объединяет народ – невинен, а значит и не виноват: живым не обидно, а мёртвым виват! Не дремлют враги, окопавшись вокруг, но всё контролирует жрец-политрук. Покровом победы на тысячи миль – небесная манна, архивная пыль.
2009
ПОСЛЕ БУРИ
Шли медленно, в молчании неся тревогу общую, прозрения дары тая под очевидным предзакатным воздушным пологом: открыта нам не вся природа сущего; забрезжит ли сокрытая, коль так брести и дальше наугад нам? –
в молчании, но даже не о том, что времена грядут, бульдогам и бульдозерам подобные, что строится порядок такой, где места нам уже не будет. Дом мерещился нам в вышине над озером и в облаках – узор цветочных грядок.
Пора, мой друг, пора! – висело в воздухе почти что не озвученном, жужжавшем лишь знакомыми до боли словами, но пустом, как суп из топора. Тоска широкая катилась по излучинам предчувствий рядовой горчайшей доли.
Спокоен был, как пёс, дремавший на песке, посёлок. Думалось: не так же ли, когда в него стихия вторглась и пошуровала? – и, как прикорм тревоге и тоске, сопровождали нас везде следы недавнего без пил и топоров лесоповала.
2006
* * *
Что-то сверкнуло в глаза, и тишина взорвалась… Ну, наконец-то гроза! Всё надоело… Не сглазь! Что как пройдёт стороной?.. Друг мой! Тряхнём стариной, чтобы земля сотряслась!
2007
* * *
От цветочной от лужайки, где когда-то в детстве ты, до последней до лежанки, где опять кругом цветы, сам, двоясь в подобных видах, распустился и поблек – жизнь твоя как вдох и выдох, человек-недолговек.
2008
ИЛЬИЧЁВ
Чумовой мазохизм: быть рабом своей темы, чья малейшая прихоть, любой каприз сладким гнётом гнетёт вариаций, реприз. Как прекрасна! Как непредсказуема! – тем и подчиняет рассудок и волю: ундина из глубин путеводных, из тёмных вод подаёт сигналы, зовёт и зовёт своего верноподданного паладина. Ибо каждая партия согласно программе да исполнится так, будто завершена в совершенстве! – и над головой тишина, напоследок плеснув, разойдётся кругами.
2008
* * *
Благовестие Тертуллиана утешает: душа человека по природе и впрямь христианка. Но первичная эта ячейка в горнем неводе геннисаретском уловляет в зыбях богоносных только сны свои, коих посредством жизнь спешит обустроить спросонок. Впрок насыщена небом насущным, не поддастся волнам тем и брызгам. Дух извне чуть повеет – кощунством заклеймён будет, бдительно изгнан рыком общего вещего чрева. Почва веры тверда, камениста, потому что душа человека по природе к тому ж коммунистка.
2006
* * *
Он их преследует повсюду – верней, не он, а страх его, подобный внутреннему зуду, пытающему естество. Питает так, что и поста нет, а только ненависть в глазах, пока он темою не станет безеды их на небезах.
2007
IXӨҮΣ
Столько веков пронизывали – всё молчит глубина; ждёт ли стенаний, вызова ли: Отче наш, вот те на!
Чуть лишь блеснёт – и вы уже на подступах к тайне, на том берегу, где выужена, извлечена со дна.
Буквы, как сети быстрые те, сложатся доясна. Что же, толкуя, выстроите – лишь достоянье сна.
С явью не сопрягаемая, боль глухая одна – самая дорогая моя – в сердце возведена:
морю скорбей сестра живая, Истина и стена – посуху, отгораживая мёртвые времена.
2006
БАСНЯ
– Святые наши принципы незыблемы! За них сражались мы, страдали мы и гибли мы! – вещал Верховный Хищник перед вечем нечеловечьим, – А кто над ними, злопыхая, скалится, у тех Державная повыбьет зубья Палица! Тут на минутку всем стало жутко, но разъяснение последовало: шутка!
Встречаются и ортодоксы с юмором – как исключение, как парадокс, оксюморон.
2008
ИНТЕЛЛЕКТУАЛЫ
Они отродясь пребывают над, откуда глядят отрешённо сквозь, знают они, что кроется под, и никогда не опустятся до.
Они никогда не трепещут пред. Они никогда не выходят из. Универсально их средство от, хотя и вполне обходятся без.
Не привлекает их аттракцион борьбы со временем и судьбой. Им атараксия – как наркоз. Яды идей подавляют боль.
Что беспощадный народный бунт, что неотмирный имперский блеск – закономерность во всём найдут, для смакованья найдут предмет.
Легко им и тех, и тех осудить, легко им и тех, и тех оправдать. История вся в арсенале их, ибо сама болезнь высока.
Взгляд их настолько широк, что шар одновременно со всех сторон виден земной им. От Упанишад упадка не знал их бессмертный род.
Они, разумно не ставя на, тешатся существованьем при, для его столь, сколь потребно для, топчутся у, забывая о.
Они победительны, как бы ни, ибо привыкли действовать по. Глупо страдать, они знают, за. Вся их система застыла вне.
2007
ПЕРЕОРИЕНТАЦИЯ
1
Не приближайся, округлив зрачки, к высокомнимой цели! Сотрётся, как иероглиф – и никакой теодицеи! Трезвей, душа моя, скорей! Ни просветления, ни чуда не жди! Надеждою не грей стареющую плоть, покуда смиренномудрая Земля под совершенномудрым Небом выписывает вензеля и тяжелеет ширпотребом!
2
Уставясь в западную овидь, всё тасовала голова пустые мысли о России, что только образа просили и всё взаимно обусловить сливались буквами в слова. Вином заката из бокала залиты были облака… Гляди, какая анаграмма! Меж тем, она перетекала в узор, что, словно гексограмма, сказать бы мог наверняка, какие перемены ждут нас. Полоски только посчитай! – две жёлтых, розовых четыре… Грядущего краса и жуткость – в пяти сплошных, одном пунктире… И да поможет нам Китай!
3
Зачем на Запад? Лучше на Восток сориентировать все наши перспективы, и первенец такой альтернативы – Китай – и жизнестоек, и жесток. Помягче – Индия. Не счесть её сокровищ, а родине слонов друг и товарищ едва ль родней найдётся и верней. Пускай индокитайская культура кой-как нас доведёт до Сингапура! Кой-что возьмём у каждой из Корей, и ринемся к Японии скорей. Ориентальный путь, покойным Солжем встречь проторённый, далее продолжим и устремимся через океан в Америку… А Запад что? Обман!
2009
ЭКСКУРСИЯ
Несбыточных в плену воспоминаний, по стенам безысходных галерей пейзажи и портреты… домик няни и Пушкин в ссылке после лагерей.
Какой-то холм… должно быть, городище Воронич, а вдали – Воронеж: там бомжует со своей подругой нищей воздухокрад отпетый Мандельштам.
От города Платонова – к Платону: в поэтах государству нет нужды! – поэтому их гонит, как Латону, и жаждою пытает у воды.
Ведь знает, до чего договориться они способны, дай лишь волю им! И ни о чём нельзя договориться – столь чужды отношеньям деловым!
Иные связи в языке и в жизни установив, несбыточных в плену воспоминаний о другой отчизне, они времён срывают пелену.
Из глубины банального пейзажа кусты навстречу выбегают к ним, втемяшивая: собственность есть кража и превращаясь в анархисток-нимф.
Вот и Овидий… Ведь любая ссылка на прошлое о том же говорит, мрак раздвигает зрением затылка, для будущего ищет алгоритм.
От сотворенья до армагеддона все чаянья стекаются туда, где ловится из чистого прудона рыбёшка золотая без труда.
А время что? Туман… Всё не об этом стрекозы над поверхностью кружат. И разве можно доверять поэтам? Для них везде распахнут настежь ад.
Айдесскою прохладой манит пекло. Обманываться рады – вскользь, несбы- точных в плену воспоминаний, бегло водя по строчкам собственной судьбы.
2009
* * *
То ли чайник закипает на кухне, то ли вьюга за окном гудит, завывает – эх, дубинушка, ухнем! – отзываясь тихим всхлипом в груди.
Оглушённая ударными с медью – подкатил мусоровоз к ушам – в яму ухнула спросонок душа: пробудиться предпочла своей смертью.
2008
* * *
Опавшие листья лежат на бесплодной земле. Сказал и почувствовал сразу, как стало легко мое дыхание. В памяти вспыхнув, лексемы знакомые остаточным тлели огнём, словно угли в золе.
Опавшие листья, опасные мысли мои об этой злосчастной земле – за приплодом приплод она гноит на корню, вся-то заживо нами изглодана – молчи, шелестели, скрывайся, шуршали, таи!
Грибов нынче мало, а если найдётся какой – не налюбоваться! Надрежешь – увы, в червоточинах… Последний десант своих вестников рассредоточенных исторгла земля, со святыми её упокой.
То втайне следили за мной, то смотрели в упор, как смерти внезапные буквы, – и в этой эпистоле на мшистом пергаменте ясно в постскриптуме издали читался все тропы сводивший к себе мухомор.
2006
ПРЯМОЙ НАВОДКОЙ
1. ВМЕСТО ЭПИГРАФА
Вотще мечтать о песнях рая, от отвращенья умирая, чураясь правильных орбит. Но пусть не покоробит лиру врождённая враждебность миру и ангелов не оскорбит!
Когда в сердцах, когда от сердца, когда как взрывчатое скерцо в постылых гаммах бытия – о, Ненависть! – ты виртуозней импровизатора всех козней: прекрасна музыка твоя!
Коль в воздухе зависла, то и рушь все основы, все устои, режь слух и разбивай скрижаль! Отрадны старому неряхе все эти диссонансы, крахи – и самого себя не жаль.
2. VOX POPULI
Да на хрена вы нам нужны, кто у кормила и кормушки! Гребите вволю из казны! Мы не должны вам ни полушки.
На подковёрную борьбу кремлёвских банкформирований плевать нам, видели в гробу мы ваш питомник тараканий!
Что в ящике ни изрекли б – всё блеф и лажа; что ни рожа – мелькает, как рекламный клип, с гламурной задницею схожа.
Сосите скважины свои, друг друга избирайте сами, дуря широкие слои, что без мозгов, но с голосами!
Пускайте миру пыль в глаза: единство дивное какое! Считайте наши против – за! Оставьте только нас в покое!
3. VICE VERSA
Они внушали нам, что Бога нет, теперь внушают, что наоборот, хвалу Ему поют под звон монет – и нас уже сомнение берёт: они же ведь не могут, чтоб не лгать, и если Бог готов им помогать – всех их манипуляций быть слугой, то, может быть, и бог у них другой?
4. К СОГРАЖДАНАМ
Неужто вы и в самом деле всего, что чаяли, добились? Такой порядок вы хотели? Такую мать вашу стабильность?
5. ЗВЕЗДА ПЛЕНИТЕЛЬНОГО СЧАСТЬЯ
Со всех сторон нас обложили, а Смольный потерпеть просил. Вотще молебен отслужили мы от нашествия злых сил. И в безнадежности одно лишь есть упованье под рукой: душевных травм не обезболишь, но верь, товарищ дорогой, что отольются наши слёзки, что вурдалак найдёт свой кол, что беглых паханов кремлёвских ещё отловит Интерпол!
6. ОПТИМИСТИЧЕСКАЯ СТРАШИЛКА
Вот-вот встанут воды-заводы, засохнут поля-тополя, тяжёлые роды свободы стране загулявшей суля – с потерей сознанья и крови и с риском для жизни самой. Дитя же в неистовом рёве потребует пищи земной – и в смуте голодного бунта сметётся поганая хунта.
2007-2009
КИНОХРОНИКА
Россия без Распутина… Рев улицы за кадром. Трубадура амплуа б сменить на роль герольда Революции, ее героев славя!.. Blow-up знакомый облик из толпы статистов выхватывает… неужели Блок? Приближен к нам, как страшно он далек! Но ветер, воздух рвущий, так неистов, что горе всем буржуям, и в дыму бурлит, жужжит неугомонный улей над Временем. Прислушаться к нему – и различим: «Не трусь! Пальнем-ка пулей!» «Милиция с народом – не служи уродам!» Не стихает, власть ругая. Та перейти к насилию от лжи уже готова. «Нам нужна другая Россия!» – И получите, твердит высоколобый опыт исторический. Угрозою то красной, то коричневой его аргументирован вердикт. Всё – ничего ему. Только они с каждым – по-своему, чтобы ни-ни! Тот ли, кто в ярости рвал и метал – хищный на старости, чтит капитал? Видно по глазкам: властью обласкан! Видно по личику: сыт – и, круглясь, кроет политику: это же грязь! Нет, это не политика – стихия! Блажен не затыкающий ушей, когда года господствуют глухие, ослушников гонящие взашей. Он слышит всё. Кто пульс толпы нащупал, того дежурный журналистский жупел едва ли взять способен на испуг. Прельстился поджигательными фразами, внял темным силам, повредился в разуме – стена непонимания вокруг незыблема, но явственны раскаты того метафизического зла, которого посредством баррикады не разделить. Проклятого узла России не распутать…
2007
* * *
выхаживал незнамо что то есть кого больную может быть совесть прихрамывая взад вперёд мимо всего что лезло из углов мнимо болящий дух целил шагов стуком ужо вам тростью громыхал сукам кренился набок всем своим весом всё задевал взвывал хромым бесом читал по шишкам синякам блямбам что впрок наговорил хромым ямбом
2010
БЕЗ ВСЯКИХ ЗАТЕЙ
Два Димы, Билан и Медведев, царь-Путин и Ксюша Собчак, очаг тёмных сил обезвредив, хранят наш домашний очаг.
А также ещё два Андрея, Аршавин и дьякон-отец, спешат к нам, надеждами грея, по первому зову сердец.
Быть может, ещё Жириновский, Задорнов, быть может, ещё… Прикроют и эти обноски бурлацкого тела плечо.
Вполне соразмерны уютным углам тесноватых квартир – как лары, они предстают нам и тихо журчат, как сортир.
2010
ИНФОРМАЦИЯ
Там льётся кровь – там холод, мрак, разор врываются в уютную обитель… Пустеющей корзины потребитель встречает Новый год, вперяя взор в томительно мелькающий узор для ткани: Тель-Авив и сектор Газа длят канитель, а вивисектор газа в междуславянский вклинился зазор, и глядь – в мозгу бессмысленный обзор… Геката ложесна свои разверзнет – и гладь: ни узелков, ни контроверз нет на мягком ложе сна. Один позор.
2009
* * *
Держатся стаей собаки бродячие, жмутся друг к дружке бомжи… Слов нет – одно вторсырьё, второбрачие стёршихся, что ни скажи.
Не охватить сердцезреньем притупленным, в такт всё никак не попасть… Морщимся: пресен общественный суп ли нам? куцые страсти не всласть?
Этот удел неприкаянных особей так ли уж нам не знаком: жить невпопад, не заботясь о способе, чуть шевеля языком?
Вся беспризорного мира нелепица держит наш разум в плену, волю сулит, к несказанному лепится, глухо скулит на луну.
2006
* * * Г.Бельчикову
На болоте Ламмин-Суо Гена больше не живёт. Уж не встретит нас в лесу он, как встречал из года в год, и на чай не зазовёт. На болоте Ламмин-Суо Гена больше не живёт.
Лес прозрачный, оглашаем грустной Максы гулким лаем, затуманился слезой… Подбежит – и приласкаем: охраняй заказник свой, Макса, с верностью незлой!
Здесь когда-то жили финны, и неловко как-то нам, оккупантам-грибникам, хоть едва ли в чём повинны, шастать по чужим холмам.
На болоте Ламмин-Суо финны больше не живут. Тяжелеет совесть, сука, но грибы, грибы зовут!
2008
БОЛОТНАЯ СТАНЦИЯ
Нарциссом застыв над Невой, Петрополь не подозревает, что невдалеке от него судьбы эмбрион созревает – и Мойр кабинет теневой работает именно тут! Чужим непонятен их труд: торят свои тайные тропы, дитю навьих чар гороскопы из флоры болотной плетут. Зачем-то им уровень важен грунтовых невидимых вод, и каждое утро обход в лесу пробуравленных скважин они совершают. – На сажень сегодня повыше. Вот-вот болотные вспенятся воды, и судя по стокам – пора! Но снова отложены роды. …Быть может, последние годы каприз доживает Петра.
2009
* * *
Лес после бури. В его развороченной арматуре орудует сварщик-рассвет. И в мозгу моём то же, что и в прищуре: бурелом и надежды нет – в сторону отведу ли, ввысь ли взоры свои возведу и мысли – что восстановится прежний строй под облупившеюся корой. Переступая стволы поверженных сосен, перехожу незаметно границу эпох. Все тропинки ведут мою жизнь через осень в вечный морок, и он не так уж несносен: серебристые проседи, старость и мох. Так, блаженным неведением ведома, она вдруг остановится возле останков чужой, что ветром истории сметена: фундамент финского дома, ступени замшелые в погреб. Изъедено ржой колесо от велосипеда. Трудов муравьиных вавилон опустевший, природа в руинах – иллюстрация к памяти: всё кое-как позади. Разрушенных связей мицелий уводит от цели. Но что-то из этих слепых блужданий должно взойти. Сам безнадежный поиск пути, осенённый шорохом-шелестом, щебетом птичьим, поставляет строительный матерьял для воздушных замков и насыщает величьем образы те, которые ум потерял, сами утраты, чей смысл невозможно постичь им. Хаотичность, обрывочность, зыбкость новый состав красоты предлагают, и здесь не Вергилий – Новалис мог бы сталкером стать. Совершенные формы пусты. Этот лес – как старое кладбище, где покосились кресты и последние истины обосновались.
2007 |
|
|
|
|
© borislichtenfeld |