ВОССТАНИЕ ОТ СНА

 

Глава первая

 

А дурманящую дремоту

Мне трудней, чем смерть, превозмочь. 

                           

                                                                       А.А.Ахматова

1

 

Камнем заканчивать сны возводить, и с земли,

Перегибаясь по пояс, прощаться с пропетым.

Если б могли мы от корня прогнуться вдали,

Словно трава в одиноком долгу у кометы.

 

Может быть, меньше тогда оказалось сторон.

Север и север, как спи и усни, и Успенье!

Сладко наслушано в зимний заботливый звон.

Где зта дверь, что скрывает волшебное пенье?

 

О, медитация! вкупе со всей воркотней —

Чайная ложка огня для забытого года,

Но подымая войска на знакомый убой,

Не посрамлю развращенного слова — свобода.

 

Над неимеющим веры отчаивай власть,

И расплетай ее красные белые косы.

Только посмей эту сеть отвести и напасть.

Волосы русы, глаза и поступки раскосы.

 

Между надбровными дугами чертишь черту,

И по глазам проплываешь тяжелой рукою.

Здравствуй, светлейшая, радуйся, ближе к листу!

Будь даровитою и не стыдись даровою.

 

Мимо тонюсенькой вербочки, втертой в чертог,

Глянцевый голос ее украдая из клети,

Птичий прибытчик скрипучий везет коробок,

Поизбежавший корысти, насущный и третий.

 

Именно три измерения в неба лице,

А многомерный континуум — дырка в опушке.

О, пролетай, завитая стрела, о стрельце

Всё позабывшая, все прожужжавшая ушки.

 

Что же толченого, каменного, или в шаре

Насобирал и сложил, и заклял, и изведал?

Роздых молитвенный? чувство тепла на горе?

Все остальное справляет чужую победу.

 

Не пожалели, на то и дано естество,

Чтобы дарить и не предобратиться в основах.

О, несомненно безумный вопросец: в  к о г о?

Напоминает о наших замученных совах.

 

Вот и настало чернильный открыть коробок.

Длань заметалась о вечно не спящей царевне.

Глазки раздрались, а в каждом — пространства клубок.

Главный герой насмотревшись проснулся в деревне.

 

2

 

Там, где жемчужина воды жемчуговеет,

Когда ты встал простоволосый и нездешний,

И направляешься. Но ветер так повеет,

Что остановишься. Вот и стоишь безгрешней

Жемчужины воды в мгновенье ока,

Но шаг за шагом — топот и морока.

 

Плетется увиваемое время,

Не допускается пережитая стужа,

Поэтому на лето ты не с теми,

С кем можно выходить наружу.

И передернувшись улыбкою чужою,

Ты спишь еще, но топчешься с душою.

 

И все, что в этом лучшего отмечу,

Взойдет над головой с зеленой дрожью,

С которой нашу тайну человечью

Потянет ветер в степь по бездорожью.

Всего-то и пройти из сна в рацею,

Но вот заплелся и позвал Цирцею.

 

С нечеловеческим каким-то темным жестом

Пробилась женщина и говорит герою:

«Я поздравляю вас с хорошим местом,

И с этим утром поздравляю вдвое». –

Саму себя явила ниспадая.

Герой заметил, что плывет не тая.

 

А между тем, он получил на йоту

Несметной власти ощутимый придох.

Прогнулся, подошел тишком к киоту,

И то, с чем он метался как акрида,

Вдруг поглотилось сущностью небесной

И возвратилось чистотой телесной.

 

Прощайся с тенью пожилого мира,

Где держат нас почти по-матерински,

Вернее по-отцовски: гордо, сиро...

И вот еще: платочек исполинский

Я развязал, сличив его с луною,

Я и героя нашего открою,

 

Который переходит в явь, как в яму,

И сыпется песочным водопадом,

Цепляясь за рисунчатую даму,

Подобен грому, изливаясь градом,

В конце концов, упав на дно тараном,

Он дышит продырявленным карманом.

 

О, дальняя претензия Ликурга!

Я солидарствую — вино ведет забвенье,

А тот, кто измечтался в Демиурга,

Качается, как плод созревший зренья,

И падает из лона сна глубоко,

Как вырванное с красным садом око.

 

«Ты повернешься к солнышку, как крикну,

И, может быть, я буду вслед смеяться,

Потом увижу, обниму, отвыкну,

Твои глаза заставлю оставляться,

И буду сотрясать бесправный остов,

И буду как пловец, узревший остров». —

 

«Сегодня понедельник — день тяжелый.

Я сделалась какой-то колесницей.

А ты какой-то воин, ворон голый,

Со мною обращаешься, как с птицей,

А я верчусь, как белка и лисица,

И колесо, и выпавшая спица». —

 

«Напрасно ты, голубушка, зарделась

И замахнулась скромностью ресничной,

Тебе бы петь, как мне во сне летелось,

Тебе б прослыть веселой и комичной,

Но ты свою заманиваешь метку,

Как денежку в руке или конфетку». —

 

Герой проверил кулачок прозрачный:

И целовал, и плакал, и рядился.

Она ушла походкою невзрачной

За белою водой. Он накренился

Над деревянным рыженьким корытцем,

И пуховое рыльце взбил копытцем.

 

Плачевно все. И розовые зенки

Несметной юности плачевны несказанно,

А в молоке кошачии коленки

Слегка прирозовели, донна Анна,

И воскрешает таинство повадкой,

Играющий вокруг палитры сладкой.

 

Восстание от сна кривит зеркально

И лес, и женщину, и голубка, и кошку;

Брачуются в ночи, но матримониально

Спешат к пресветлому окошку.

Черты сомнения, как ленты озорные,

Качнув на воздухе в минуты даровые.

 

Что высмотрит геройское призренье,

Лучом скользя и атомом балуя?

Старенье зла, оскал смертопаренья?

Или дорогу к дому — аллилуйя...

Смолчим в числе, недоветвимся в росте,

Склоним себя подобно тонкой трости.

 

3

 

Земля без края, жизнь без перелеска.

Пустыня многообещающая взора

Следит, как извилась простая леска

В кругу воды и в ядрышке собора.

 

И незамысловатая ресница

Плывет водой и воздухом, и зноем!

И, может быть, она проговорится

О том, о чем явили странных трое.

 

Не в том, конечно, свете и объеме,

И нет заслуг для столького богатства,

Но, может быть, зачем есть дом? И в доме

Какой ракурс нам обещает братство.

 

Не вековое вещество заглавно,

Но то, что в кристаллической решетке

Переменяется, когда легко и плавно

Накатит  ч а с  в продавленной пролетке!

 

И содрогая, и творя присущим

Новацию, как царство и как действо,

Перепозволит гласные орущим,

Ослабит взгляд и отведет злодейство.

 

И рифма вдруг в пальто полупальтовом

Возрадуется нам в повиновенье,

И в торжестве белесом и ледовом

Проследует чудесное мгновенье,

 

Которое, как чаша и как сфера,

И как яйцо, и крест, летящий в купол —

Есть самая настойчивая мера

Для здешних кукол.

 

Сон проторен, гремит в ушах похмелка.

Сверкает плат и теплится рисунок.

Герой пришел и тянется, как стрелка,

Как перст среди ему подвластных струнок.

 

И хорошо бы не встречаться боле.

Пусть жадный множит нитку золотую,

Но яблока разрезанные доли

Уже испуганы. И сквозь молву густую,

 

Проглядывая пламенные очи,

Мы одиночеству свою хвалу отвалим,

И встретим день, и выберемся к ночи,

Но зеркало в сей дом внесем едва ли.