ПОЛНОЧЬ

 

Глава шестая

 

 

 

 

 

Чу! внимайте... полночь бьет! 

В этом бое умирает

Отходящий в вечность год... 

 

                            С.П. Шевырев

 

1

 

В рукотворенном ли правостью правом виденьи

Всыпанных звезд в горловину мешка — страстозвона,

Храмострадатель — смотритель с победною тенью,

Судорог сродник — претрепетный ангел амвона.

 

Кто только тот?.. кисея, дуновенье, пороша?

Опух полуночный, младо засвечное в лике?

Яма заглохшая, вероизведная ноша;

Певческий вечер: отцы и уродцы калики.

 

Вёз семистенок, прощал задремавшим и тучным;

Сравнивал пласт и пути не тревожил в заботе,

Мысль ликовал и земное признал неразлучным

С белонебесным в едином всеведном комплоте.

 

В хлопок колонн, отливающих на разнорядьи,

Мог запасти островерхое сердце свеченья,

И на глазок повторить растопыренной пядью,

Гранью намеченный стиль и его назначенье.

 

Так адамант за пылаемым краем успеет

Цвет обрести и по образу птицы протаять!

Мы остаемся одни, а судьба лиловеет,

Животворит и с несбыточной встречей братает.

 

Может быть нет ничего в расточаемом чине,

Что захотелось бы петь и гадать в поведеньи,

Но отчего же тогда величают в причине,

Если в сознаньи всегда претворят, как в паденьи.

 

Север высок и на муторном вылове прожит,

Гаснет, гудит, леденит зависающий кокон.

Сребро-сиреневый взор золотит и стреножит;

Купы дерев прикрывают пропитанность окон.

 

Да, одинок к повсеместному снегослежанью

Пращур звезды, колоколец, размахнутый страхом!

Блазнит гортань и уже пересохла к визжанью,

Рот, как рыдван, развалился; и с равным размахом

 

Вспорот Восток — благостыни спеленутый вымет.

Прах попритих за движеньем задетый, за лётом.

О, приходите, придите, проситесь — и примет!

Срок, словно звук, достигает броском и намётом.

 

Стон за спиной, постоялая мазанка сбоку.

Хрустнув плечом, наклонился бежавший и дышит.

Ясная связь — замирающий мнит поволоку

Ту, что пристрастное сердце прошьет и распишет.

 

2

 

Деленье века семенами спешки.

По воздуху, до вспаханного сна,

Продляться, промерять, — рассматривать насмешки,

Потом колоть; здесь свет, как пелена;

Mолчанье дорого и облаченье бледно;

И прошлое никчемное победно

 

Могутным хохотом в награде цирковой!

Блеск за иглой! О, речи расставаний... —

Да так и приутих; суставчик болевой

Продернут, проведен, — и страстная в обмане

Забота поспевать. За холодом испуг.

Шаг по свистку и оборвался вдруг.

 

Протиснутые лопасти страданья:

Еще я не кричу, — уже упал и рву...

Примету обратил, достоин запинанья!

Где новожительство? налейте здорову, —

Густую осень в сомкнутые веки!

И довитые в рваные просеки

 

Растения ветвей проклюньте, обелясь,

На сахарном торгу от неги непритворной.

Сегодня так застенчиво двоясь,

А завтра в средиземноморной,

Измотной пагубе на крене вееров,

Блазнясь и властвуя, со сводом из хоров;

 

Вмолчавшись в горсточку чистопосадных вех, —

Вновь прожитью исторгнутой опьешься!

Да так, что по любви напорхнутой на снег,

Во всю иссиня-силу прометнешься

От красок голубых на край лиловой мглы,

Где корабли, как белые столы,

 

И плавные склонились великаны, —

Как будто прилепляются в лучах, —

Под светом золотым заботы и охраны:

Благоговеинства в блаженных мелочах,

Сопутствующих крошеву рассудка

Лишь для того, чтоб клюв, крыло и грудка

В касаньи краткого имели бодрый ход,

И рисовался музыкой полет.

 

Платежных дум, запутанных к ответу,

Призыв принять в прокошенной дали.

Какую-то крамольную примету

Над сердцем следствовать, когда глаза прошли,

Те потаенные, по умному пробелу —

Вдруг оказалось, что привиты к телу

 

Цветы дыхания — правления имен!

Запрошенному посоху коститься

В иных руках. Рассудок раскален —

И это все поможет распроститься;

Когда от ближнего спасенья нет в себе,

Стань только тем, прохожим при ходьбе...

 

Который одаряет не дарясь,

Как ясный день, как ясный час, как ясень, —

Как всех даров предарственная связь!

Как плач, печаль и печь после балясин;

Как прираженье худшего на власть

И избежанье теплоточья в часть

 

Упоеваемых собою в тесноте

Движений выжженных в размахе многоцветном:

В соборе, в семистенке, в высоте, —

В псалмодыхании и в отдыхе ответном,

И в храбрости нашедшейся души,

О, искупают невидимые ковши

 

Бесплотные дыханья водоносы,

Рассерженные робостью цветов,

И выберут заряницыны косы;

Искать гнездо оттенков и тонов,

В корнях травы намотанные крохой, —

Зерном воды со скрученным издохом,

 

Роднящим мелочи и числа, и гряду

В одну светопрохладную посылку;

И материнской выклевки ввиду,

Воззрясь на муравьиную копилку,

Слепым смущением расплавят наш досуг,

И с венценосным комарьем на круг

 

По трепыханью сердца выжмут брашно,

Которое как есть: костяк и кровь!

Зальются в лик! и присягая страшно,

Прихороня ладонями по бровь,

Всю беспреградную единость зова ночи,

На проводах заветный свод расточат

 

И волю отдадут низать в алтарный мост,

В пролетные мгновенные приплечья,

В завязанного воздуха прирост,

В красноту тень и течь после увечья,

Подтянутой души за ребра ивняка,

И видимой вполне в огнях наверняка

 

Далеких и не нашего округа,

Измельченных на ткани торжества!

Что слава? и ее бесполая подруга —

Тоска, когда блистание родства

На свитке гулевом из-под давильни цвета

По звездам проведет и напитает лето.

 

3

 

Вдохнув непутаным утишенным запевом,

Печалью прочною, прохладою страды,

Когда с минуту нестерпимым севом

Росу кровавую засеял из среды

 

Счищенья вольного всей выворотки тела;

Простал и скрадывал и снова горевал!

Да, каждый шаг перебираем смело,

И невозвратен из живых зеркал.

 

Не тем своим во времени посредством,

Которое легчает наш подход,

А тем, как близость, званая за детством

В полупустотах надзирает свод.

 

В нелегком шуме ночи, в тесном доме,

В разинутой мансарде до небес,

И в земляном проточенном проеме

Слитых высот в семивековый срез.

 

По заданному школьному шелому —

До неприкосновенной дали дней —

Все тот же звук раздранья! По иному:

Не восходя от ненебесных, свей

 

Разбродный свиток локоном поживы,

И боль в корнях представится уму

Мучительством, в котором раны лживой

Не преболеть предсмертно! По всему

 

Съестному телу исповедь гнетется;

И волею невольничеств своих,

Успеет разыграться, разотрется

Мельчайшими огнями. Вечер тих

 

Все той же неожиданностью чуда,

А полночь замыкает круг времен!

И восходя, как праздничное блюдо,

Воззрением и снедью обелен,

 

Ты хлопаешь ладошами сквозными,

Направленно кося на бремя лет...

Из-под ресниц, из-под огня босыми

Стопами проступая на просвет.

 

И радуют полуночные тени

Запальчивые сходы бега дней!

Роса земли ложится на ступени,

Вокруг души становится темней.