НОЧЬ
Глава седьмая
Под очарованный твой кров Замедлил я моим возвратом.
Е.А.Баратынский 1
Все известнее озеро в кроне тугой; Горизонт назиданья, прощальный последок — Разворот головы на сферический слой Облаков, островов, где прославленный предок,
Намывающий ночь в теменной фиолет, С золотою осыпкой в прореженный холод, В образ бросит свой взор, — и как ткань на просвет, Оссиявает радость в воротах и за ворот.
Начинается выход, касаньем грозясь, Истлевается пряная цвель на облатке; Клеевая бумажная слизь или связь, — Голод свода, свежующий взмах; и на грядке
Израстание звезд, колготящих в бутон, Испускающих в щелки окна и наката То ли свет, то ли звук, то ли взгляд, то ли стон... Все смолчавшее слито и смято.
И просясь по единому слогу в силки, Каждый корень наизворот павший, Опетляет и в подпол, в сырые лески Плод упрячет, всю землю впитавший.
Пытан в привязях; оцет, распушка, стреха! Отпустить восвояси от мирной от кровной Ноздревой теплоты. Раздувает меха Не ковач, а толмач; и волнует неровной
Речью тою, наслушанной в ощупи лиц; Повеленьем и в слух обернувшимся служкой! И в густом всеязычии сёл и столиц, С медной денежкой, в ночь с погремушкой...
Долю в долю! судьбу в удержания час, В настоятельный шаг обнищанья... Плоть поется, и кто-то расслушает нас, Достоверно сознав до прощанья.
Слышишь, общая оползнь — забота на мя Присыхает, как горлом, норою, И ведет изъявлять, вечной жаждой томя, Из колодца смертельной игрою.
В лет по воздуху вольному душу держа, Странно строя, но с полною верой; Наша память, как в поле небесном межа Млечной чести серебряно-серой.
2
Досыта в тоню наято седьмин, Захребетевших ветвей и плетений. Небо и небыль, один на один... Лес повторивших себя средостений Может быть высажен в славе такой, Что недостоин признать. За строкой
Проще легчает. Во множестве «за» Больше не сеется семя страданья Литературного. Тушка-слеза Не зависает, и в миг расставанья Не прожигается кожа лица Именем вещи. Стило из свинца
Водит и ведает: смыл и нанес! Место свидания переносимо. И назначается часто всерьез Туча, плывущая мимо, Невозвратимым путем торжества, Царским подарком признанья;
И проступают в удел и в права Знаки владенья. Дознанья, Сам судия полумесяц-сырец, Препровождающий радость порыва Строго снимает! И делу венец Гость неожиданный. Сызнова сшива
Не образуется. В двух толчеях Больше не мглы мимолетия в смену, Но окружения жизни в очах, В мелкий цветочек, звездящий колено: С лету, со стрекоту — пляс кузнеца; Искр изныванье, зола и пыльца...
Что же огни на горе и в саду — Это не мало для каждого вместе С тем соглядатаем, что на виду Ночью и днем; а в заквашенном тесте — Зорю румяную прочит рука, Тяжко сминая крутые бока.
Должно засказывать близость и связь, Переводиться повтором, и даже — Слыть краснобаем, над слитком склонясь; И оставаясь, питаясь на страже, Бросом бодриться, остатком для тех, Кто восторгает заботой и болью
Все полюбления! слабость и грех Взяв из себя и возвышенной ролью Спрятав глаза на рассыпанном дне... Мчать, волочиться, срываться во сне; Падать на теплые локти весны! В месте свидания мы сведены
Местом и временем. Время и речь — Преодоленья густого простоя. О, ничего не дерзайте сберечь, Кроме как самое слово простое, А нахожденье усилья молвы — Крепость веков; прирастанье листвы
Снегом, дождем, прикипевшей грозой, Беличьим шумом и птичьим испугом, Светом зеленым, огнем с бирюзой — Все к одному и в единстве друг с другом, Не отчуждаясь ни в чем из добра, Нам любоваться любовью пора.
Разумом знаю, в рожденьи рожден, Куплен ценою и клетью не скрытен, Жаждал женою, дремал с полуден, И в постижении жил ненасытен; Лязгал зубами остыв и устав... Вот водопой в царскосельских верстах!
Кроме как омут не зрю, отразясь, А глубиной не достало заняться. Пью и качаюсь, стенаю виясь; Не измениться, чтоб с небом обняться... Длань завожу до усердия глаз, Голос держу, сознавая рассказ.
Вся от ногтей по представленным дням, Словно строительный возглас, вечерит, — Дорого бродит, а в ночь по огням, По отцветаниям удостоверит; Духом дыша из-под крыш и камней, Жизнь прошивается светом сильней,
Чем по себе остается самой; Рядится, деет полдневья и траты; Но за всеобщей звездой световой Распространенья, разъятья, раскаты, — То, что бывает и то, что пройдет: Лед и отдушье, жаровня и мед.
В ночи к исчисленным, — и без числа, На подпадении слышащим чисто, — Всем, кто сидит и стоит у стола Место и время, а местность гориста, Роща ветвиста, речиста река... Ночь не проходит, яснеет слегка.
3
В очередь кончилась мгла на юру. Холод сверканья захватан белесым Сном монотонным. В прохладном пару Каменотес, проследив за колоссом,
Сослепу спрятав затылок в крыла, Чертит кривую проходку дыханья, Еле возможным ударом стебла — Посоха холода в землю светанья.
Значит ли? тонкая поступи грань В рань предрассветную больше, чем значит; Или опять, возложившие длань, Прообернутся, простынут, проплачут —
Год напролет, набивающий шаг, Только затем чтобы тешиться тенью! На иноходь понадеясь за так, На непролазном стремленьи к хотенью.
Смена до света огульных вершин Чтит шевеленья в губах сердобольных — Даже! — и только тогда... порошин Пороха всхода течений продольных
В кружеве жадных зарниц на цветах, Ласки оскала в промятости взгляда; И потепления тьмы на пятах — Общее отчее чувство наряда.
Снизанной нити живого ковра В подразделеньях челночных находок: Травли, печати, зарезки, тавра — Всех заселений, окраин, слободок!
Окон — икон в набухающий свет, По инородству протолкнутой крови! В порах сетчатых, рассветных помет; В духе и в доме, в молчаньи и в слове,
Важно забыть о привязанных днях, Тем осторожней исправить виденье Лиц, надзирающих солнечный стяг, Вдавшихся в смысл и в состав повеленья.
Чаще, чем грезится, встреча и лик, Так высоки и в таком полновластьи, Что невозможно, чтоб взгляд не проник, Страхи минуя, сомненья и страсти.
г.Пушкин (Царское Село) 1976-1981 гг
|
|
|
|
© borislichtenfeld |